К.филол.н. Тулохонов С.М.
Восточно-Сибирский государственный университет технологий и управления, г. Улан-Удэ, Российская Федерация
МНИМЫЕ АВТОРИТЕТЫ: АХМАТОВА
А. Солженицын не раз отмечал в ряду других и как важнейшую для России на долгую перспективу задачу « сбережения гибнущего народа ». И. Ильин задолго до того, предвидя трудности подобного сбережения, связывал эту задачу в т.ч. и с возрождением поэзии, « когда въ русской душ ? запоетъ ея посл ? дняя священная глубина, которая укажетъ поэтамъ новыя, глубокія темы и даруетъ этимъ темамъ свою форму… и взволнованное, умиленное сердце ихъ начинало п ? ть » [1]. До сих пор «сердце» отечественной поэзии так и не «запело» – даже у мастеров «товарная» сущность торжествовала над идейной.
Нельзя не согласиться с общим мнением о дилетантизации отечественного словотворчества, несмотря на то, что И. Бродский в 1987 г . получил Нобелевскую премию. Тогда он назвал своих предшественников из Серебряного века – О. Мандельштама, М. Цветаеву и А. Ахматову. Конечно же, «советский» век не мог не корениться в явлениях русского декаданса, в т.ч. и в его небрежностях, которые часто воспринимаются сейчас в качестве образцовых. Почти всегда в них можно усмотреть отход от искренности, цельности и, шире, духовности подлинного лирического переживания. Чрезмерное на рубеже 19 – 20 вв. увлечение формой скоро сменилось гораздо большей содержательной заданностью. Многие из деятелей Серебряного века преуспели и в «стальном» – символист В. Брюсов… футурист Б. Пастернак… акмеист М. Лозинский… Наибольший же успех выпал на Анну Андреевну Ахматову (1889–1966) – ее имя включено и в широкий обиход, и в стандарт общего образования (наряду со «старожилами» Блоком, Маяковским, Есениным и «новоселами» Цветаевой, Мандельштамом, Пастернаком), и в promotion скандальных книг Т. Катаевой…
«Анти-Ахматовские» доводы этих книг впечатляющи, как по именам свидетельствующих современников, так и по убедительности высказываемых ими характеристик «великой души»: « Лирический круг Ахматовой … очень мал. Он охватывает самое поэтессу, неизвестного, в котелке или со шпорами, и непременно Бога – без особых примет. Это очень удобное и портативное третье лицо, вполне комнатного воспитания, друг дома, выполняющий время от времени обязанности врача по женским недомоганиям » (Л. Троцкий); « В ранних стихах Ахматовой было некоторое своеобразие психологии; в новых только бессильные потуги » (В. Брюсов); « Я просмотрел. Все прекрасно, а вообще – „ти-ти-ти“ – а что – неизвестно » (Б. Пастернак); « Глубины большой у нее не было в стихах » (М. Бахтин); «… лично я все эти ее „речи-встречи“ и „речи-невстречи“ воспринимаю как проходные рифмы » (И. Бродский)…
Последняя мысль впоследствии была уточнена: « … стишок должен отчасти напоминать Время… Замечателен в этом смысле 5-стопный ямб… чем его нагружаешь <…>: „Здесь все меня переживет, / Все, даже ветхие скворешни / И этот воздух, воздух вешний, / Морской свершивший перелет. / И голос вечности зовет / С неодолимостью нездешней…“. И вдруг она пишет: „И над цветущею черешней / Сиянье хладный месяц льет“. Цветущая черешня по своему ряду, визуальному или подсознательному, – это нечто позитивное, но внутренняя рифма это абсолютно убирает – просто написаны слова, буквы стоят. „И над цветущею черешней“ – вот эта монотонность… » [2]. Понятно стремление соотнести наличие проходных рифм с монотонностью Времени (эта константа являлась для Бродского основной – ритмический «передых» в, допустим, его 360-строчной «Колыбельной Трескового Мыса» был неизбежен). Монотонность же сонета Ахматовой вызывает по мере вникания в сюжет скорее недоумение, тем более что номинируется как образец.
Рассмотрим же эту образцовую содержательность через обозрение процесса ее созидания в 1958–1965 гг. и анализ шести его вариантов. Правки весьма показательны в определении движение мысли автора, как в плане горизонтально-формальном (см. табл. 1), так и вертикально-содержательном. Прогресс «слева направо» очевиден, в направлении же «сверху вниз» открытий не происходит. Насколько сильна и внешне притягательна формальная сторона стиха, настолько же слаба и внутренне беспомощна содержательная. Собственно, последнее означает банальное размышление о смерти в ассоциативном соотношении с дорогой в вечность, похожей на аллею из детства.
Таблица 1. Варианты «Приморского сонета» А. Ахматовой [3]
Из шести концептуальных элементов этой конструкции половина присутствует во всех вариантах в полностью неизменном виде (« голос вечности » – « нездешней » – « похож е / и »), вторая же – в «понятийно» неизменном (« неотразимостью »/« необратимостью »/« неодолимостью » – « о / к дороге » – « на аллею »). Особо «притягательны» два аспекта функционирования главного здесь концепта «нездешний»: 1) формальный, обеспечивающий рифмическую устойчивость его 8-стишного тезиса, и 2) содержательный, в каждой из трех редакций определяющий качество искомой автором «нездешности». То, чем восхитился Бродский, не представляет по его же словам собой ничего значимого – « просто буквы стоят ». Впрочем, и весь этот ряд (« скворешни » – « вешний » – « нездешней » – « черешней »), строго говоря, неряшлив (ведь в петербургских традициях следовало бы подчеркнуть именно [ чн ’] в « скворечнях »), манерен (« весенняя » – « вешняя ») и по большому счету странен (скворечники в парке Царского Села… ветер то ли из Швеции, то ли из Америки… черешня в комаровских сосняках… какая-то неместная непреодолимость голоса вечности…).
В линии « „необратимость“ – „неотразимость“ – „неодолимость“ » чуждые по своему «сознательному» ряду элементы каждый раз легко используются внутри неизменного выражения. И возникают новые непонятно-таинственные смыслы: « И голос вечности поёт / С неотразимостью нездешней », т.е. красиво?; « поет / С необратимостью », т.е. как-то окончательно?, что трудно представимо и в следующем примыкании – « зовет / С необратимостью »; и, наконец, замысловатое « зовет / С неодолимостью », что, по-видимому, было уже «куртуазно»-приемлемо. И общая логика развития сюжета уложилась в именно внешней утонченности и формальной учтивости.
1-я редакция связана с заменой неточной рифмы « ведёт»/«живёт » и повторяющегося « Где », не допустимым по определению для данной жанровой формы. Исправление ухудшило положение, усугубленное « необратимостью », что во 2-й ред. породило кардинальный пересмотр терцетов, т.е. приемлемых антитезиса-кульминации и синтеза сонета. Появились новые качества дороги и компактная ключевая фраза « У Царскосельского пруда » (которая в 4-й ред. приняла нужный «обстоятельственный», вид). Главное в 3-й ред. – « неодолимость », сопровождаемая до 4-й поисками благозвучия (« старые »/« ветхие », « поет »/« зовет », «с вежий »/« легкий », « Где »/« Там », « меж »/« средь »).
Отдельная история – о заглавиях. Их было 4, и все они, кроме номена « Сонет », не соответствуют данной в стихах поэтической действительности. « Летний » – но дело было весной, « Последний » – но не последний, « Приморский » – но море ощущается там только в призраке дневного бриза.
И особый момент идейно-художественного порядка – окончательная характеристика дороги. Определение « не скажу куда » повергает читателя в недоумение: во-первых, почему не сказать?, во-вторых, зачем так грубо и неучтиво? и, в-третьих, все это по подаче очень похоже на что-то неприличное… И действительно, сквозь насаждаемый пафос небытия неумолимо проникает иносказание перифраза и, более того, эвфемизма, всегда обходящего прямое озвучивание. Что же могло стоять за этим разговорным и одновременно афористичным выражением (на которые, кстати, Ахматова была весьма охоча: « Не бойтесь, я не зажилю », « Фуй, какой морд » и даже « В конце концов, поэту хорошо бы разбираться, где муза и где блядь » [4])?
Может быть, летний туалет в Комарове, на Осипенко, 3? Такой ход не исключен – ведь эвфемизмы туалетной темы « обладают высокой частотностью употребления. См. примеры использования неопределенного местоимения в составе перифразы со значением „сходить в туалет“ в русском и английском языках: идти (пойти, выйти, сходить) кое-куда – go somewhere » [5]. Прономинализированное обстоятельство « „кое-куда“ / „ somewhere “ » адекватно фразеологизму « не скажу куда ». Возможно ли это? Вряд ли…
В противном случае – это выражение с нечаянным смыслом, т.е. конкретный показатель непрофессионализма автора или отсутствия у него духовного слуха. Было же ею сказано однажды: « По мне, в стихах все быть должно некстати, / Не так, как у людей. // Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда ». По этой логике и получается, что поэзия – удел не восторга души, а какой-то несуразности или случайности, которые затем как-то облагораживаются и даже «одухотворяются»…
Нет, «Приморский сонет» однозначно и убедительно сам за себя свидетельствует, что к содержательности не причастен и его сердце не поет. Так чье же сердце поет? Можно, например, сказать про Ивана Алексеевича Бунина (1870–1953) и его настоящие и глубокие стихи без нечаянных смыслов и с искренней душой…
Список использованных источников:
1. Электронный ресурс. – Режим доступа: http :// imwerden . de / pdf / ilijn _ russkaya _ poeziya . pdf
2. Шишов А. Ниоткуда с любовью… Воспоминание об Иосифе Бродском / А. Шишов, Е. Якович // Документальный фильм. – РТР, 1996. – 12:30 – 14:27.
3. См.: Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966). – М. – Torino, 1996. – С. 13; Ахматова Анна. Стихотворения. – М., 1958; Литература и жизнь. – 1959. – 5 апреля; Ахматова Анна. Стихотворения. 1909 – 1960. – М., 1961; Ахматова Анна. Бег времени. 1909–1965. – Л., 1965.
4. Катаева Т. Анти-Ахматова / Т. Катаева. – Мн., 2008. – С. 328, 330.
5. Никитина И.Н. Бытовые эвфемизмы в контексте разных языков / И.Н. Никитина // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. – Т. 11, 4 (6). – 2009. – С. 1585.